Новое "Евровидение": бунту быть?

Это принципиально изменит сам конкурс. Но не самого зрителя: право судить и миловать поп-див — одна из несущих конструкций современной демократии.

Странный конкурс —«Евровидение». Ругаем его на чем свет стоит, даже победе Билана кое-кто осмеливается непатриотично не радоваться. По поводу этой победы вообще не знаешь— плакать или смеяться. А вот только чуть тучи сгустились над «Евровидением»—сразу все смотрится как-то иначе… И даже начинает казаться—что-то в нем, в этом конкурсе, было.

Задним числом вдруг понимаешь, что конкурс-то был особенный. И не такой уж и безобидный, и не такой уж бессмысленный. Иначе бы из-за него так не ссорились все. На самом деле из-за конкурса давно—со времени победы России—идет закулисная драчка.

Началось с того, что сразу после победы Билана освещающий «Евровидение» 37 лет британский комментатор сэр Терри Воган объявил о намерении отказаться от работы с конкурсом, поскольку считает победу российского певца «политически ангажированной». Ах, ах, какие мы нежные. Любая попса—это и есть сегодня политика, американская попса—в первую очередь. Но это его не обижает, а тут он вдруг разнервничался. Но каждое слово сэра Вогана священно для европейской культуры: на прошлой неделе страны—учредительницы «Евровидения» (Великобритания, Германия, Испания и Франция) выступили с инициативой частично изменить принцип голосования «Евровидения»: теперь народу при голосовании придется считаться с мнением профессионального жюри от каждой страны. Один из организаторов проекта, Сванте Стоскелиус, заявил: «Ничего более демократичного, чем зрительское голосование, нет. Но жюри  до вынесения окончательного решения будет иметь возможность прослушивать песни несколько раз. И таким образом, мы сможем избежать предвзятости зрителей».

 «Голосование в финале «Евровидения»-2009 будет смешанным»—это также подтвердил «Огоньку»  Ситс Бакер, директор «Евровидения» по связям с общественностью. В минувшее воскресенье (28 сентября) должно было состояться телефонное совещание между учредителями конкурса и Россией, которая выступает против изменения формата конкурса. Это, видимо, была последняя попытка отговорить учредителей конкурса от изменений, которые будут иметь фундаментальные последствия.

Формально Европа призывает к изменению системы голосования для того, чтобы вернуть конкурсу статус музыкального, то есть оценивать его по профессиональным критериям: вокал, музыка, сценография… Все бы ничего, если бы «Евровидение» было музыкальным конкурсом. Но, я думаю, даже учредители конкурса лукавят, называя его музыкальным: в реальности этот конкурс скорее социологический.

Когда в конкурсе участвуют миллионы людей (четверть, треть Европы?), а условия голосования просты (позвонить или послать СМС) и, главное, мгновенны, то такое волеизъявление поневоле превращается в уникальный соцопрос. Какой? Ну, представим, что жителям Европы предлагали бы заполнить анкету вроде «Как вы относитесь к жителям других стран?». И попросили бы выставить оценки—от единицы до десяти. Только при опросе на это ушла бы уйма времени и денег, а так—играючи, мы бесплатно получаем общую картину всего за 15 минут (!) Потому что именно это—симпатии и антипатии жителей всех европейских стран ко всем—и отображает голосование на «Евровидении». Музыка тут играет роль сто двадцать четвертую, это лишь предлог,  как все прекрасно понимают: голосуют за другое. За что?

Ну да, правильно. Страны и народы сводят вечные исторические счеты друг с другом. А как вы хотели? Конечно, гораздо приятнее думать, что все любят всех, но ведь в реальности это не так, мы прекрасно понимаем. Вот конкурс и отражал эту реальность, которую было не спрятать под одеялом политкорректности. Кроме того, спроси европейца  впрямую: «Любишь ты такую-то нацию?»—он скорее всего отмолчится, решит, что его провоцируют. Да и вопрос неполиткорректный. А если задать ему косвенный вопрос — как, мол, тебе певец из такой-то страны, человек при ответе будет подсознательно ориентироваться на принадлежность певца к нации или стране.   Кроме того, конкурс был еще и прекрасной возможностью выпускать националистический пар: люди попроще имели возможность провалить «этих гадов» или, напротив, поддержать «наших». Зато люди посерьезнее мотали на ус, какие страны «психологически совместимы», а имидж каких, напротив, нуждается в коррекции... Словом, очень это непростой конкурс.

И непредвзятый. Или, напротив, слишком предвзятый, как кому больше нравится. Любовь или ненависть к какой-либо нации—слишком сильные чувства: их нельзя подделать.  Израиль ни при каких обстоятельствах не даст максимум очков Германии. Или Армения—Турции. Это был хороший тест на совместимость, а также на подлинные настроения в данных странах—вопреки официальным представлениям. Например, считается, что Прибалтика  давно уже не «наша», а она почему-то стабильно голосовала за Россию (так же, кстати сказать, как и Грузия, которая по понятным причинам в «Евровидении»-2009 участвовать не будет).

Вопреки даже желанию самих организаторов «Евровидения», конкурс в его нынешнем виде и был самым идеальным, потому что был иррациональным и непредсказуемым. Главную интригу—и вместе с ней массовый интерес к «Евровидению»—обеспечивала именно эта предвзятость и неполиткорректность.

Смешно сказать, но это и была подлинная демократия. Мнение демоса, народа—или я что-то путаю?..

За пять последних лет на «Евровидении» неожиданно сложилась стойкая оппозиция: новая Европа против старой Европы. Причем оппозиция эта сложилась в пользу России, которая неформальным центром этой новой Европы и является. Такой вот союз славян (восточных и западных) и примкнувшие к ним Израиль и Турция—против старой Европы. Старая Европа в последние годы все время оказывалась на нижних строчках голосования, а победители последних пять лет—Латвия, Эстония, Украина, Турция, Сербия, Россия.

Так безобидный попсовый конкурс неожиданно стал попахивать геополитикой—а что делать? Славян (и их союзников) в Европе больше, чем французов или британцев. И славяне, как выяснилось, более солидарны друг с другом. Выяснилась и еще одна неприятная для старой Европы вещь: вопреки мнению, что универсальные ценности (свобода и т д.) являются для всей Европы главенствующими, в сознании европейцев, если верить конкурсу, важнейшими универсалиями по-прежнему остаются национальность, принадлежность к той или иной нации. Попросту говоря—национализм.

Таким образом организаторы конкурса получили то, чего и добивались: подлинное мнение народа. Жестокая правда такова: старую Европу не любят.

Так что же делать в таком случае Западной Европе? Ну, собственно, об этом мы уже рассказали: старая Европа, будучи учредителем конкурса, решила просто сменить принцип голосования—разбавить мнение народа оценками жюри. Сейчас обсуждается вопрос ключевой: сколько это мнение жюри будет «весить». Решение будет приниматься в декабре—на совместном заседании рабочей группы по конкурсу «Евровидение»-2009, куда входит и Россия. По мнению источников, близких к «Евровидению», но пожелавших остаться неназванными, система голосования будет скорее всего на 50 процентов состоять из зрительского голосования и на 50 процентов—из вердикта жюри. При таком раскладе жюри получит возможность существенно корректировать мнение народа.  А совокупное решение жюри наверняка будет способно, невзирая на мнение телезрителей, передвинуть победителя конкурса от народа на строчку вниз, то есть не дать ему победить. Или наоборот—приподнять на строчку вверх; это и будет блестящим примером управляемой демократии, которая почему-то считается привилегией только демократии российской.

Однако организаторы не подозревают об одной засаде, которая их ждет в случае изменения формата голосования. Дело в том, что за эти годы принципиально изменился сам зритель. Он стал интерактивным.

Для этого нынешнего зрителя корректировка мнения народа при помощи жюри—это, помимо прочего, покушение на святая святых, на право обывателя высказывать свое мнение по любому вопросу, к чему его уже давно приучил интернет с телевизором. Выросло целое поколение, которое привыкло решать судьбу поп-звезд при помощи голосования. Интерактив—это и есть одно из главных и реальных завоеваний демократии. Народ привык сам определять кого—«ффтопку», а какой автор—«жжет». И отучить народ от этого приятного занятия—высказывать свое суждение—представляется почти невозможным. Бунт будет. Административное управление искусством—а именно к этой советской практике и возвращается на самом деле «Евровидение»—говорит на самом деле только об одном: демократия устала. На кону слишком большие ставки, не до демократии.

Андрей Архангельский

ogoniok.ru