Призрак «большой Лумумбы»

В российском педагогическом сообществе нарастает ропот: «Как же так – в Питере ЕГЭ по физике две трети не сдали, а в Дагестане его все сдали, чуть ли не на «отлично». И по русскому языку примерно так же!»

Сейчас министр образования Андрей Фурсенко радуется тому, что благодаря ЕГЭ в вузах становится больше студентов из маленьких городов и сел. Но, похоже, реальная жизнь, может, его кое в чем поправить. Подобно тому, как на выборах у нас существует понятие «республиканский процент» — это когда в национальных республиках  за партию власти более 90% — так и в ЕГЭ мы рискуем увидеть «республиканский процент» отличных аттестаций. 

К этой теме следует подходить с крайней осторожностью, чтобы никого не оскорбить. Но вот цитаты из интернет-форумов, где люди прямо говорят, что думают. 

«Самые честные ЕГЭ проходят в Питере и Москве. На периферии, о которой все так пекутся, ситуация иная, чем в столице. К примеру, из Чечни в прошлом году привозили 100-балльные результаты по ЕГЭ по русскому языку, не умея при этом связать пару русских слов». 

«Совершенно согласен в части периферии. Весь Северный Кавказ будет здесь с блестящими результатами ЕГЭ — зайдите на досуге в налоговую академию, в медицинские вузы — просто посмотрите, кто это там группами на корточках сидит во дворе». 

«Налоговая академия до этого года сертификаты ЕГЭ не принимала, медицинские вузы, далеко не все и не самые престижные, начали это делать только в прошлом году, так, может быть, весь Северный Кавказ не с ЕГЭ в Москву приезжал, а с такими красивыми разноцветными бумажками, а? Сколько стоило поступить в 2008 году в МГУ, вы найдете на любом студенческом форуме». 

Или, например, так: «Моя дочь, закончив профильный по предмету класс, отучившись в этом классе при вузе 2 года (Москва), не смогла поступить на дневной факультет, т.к. в этом году московские школьники ЕГЭ не сдавали, а в московские вузы нахлынули ученики с периферии с ЕГЭ. Через полгода треть поступивших периферийных студентов не смогла сдать экзамены, была отчислена. Обе вечерние (москвичи!) группы учатся до сих пор. Отчислено гораздо меньше. А о подтасовках во время ЕГЭ на периферии только ленивый не писал». 

В общем, просветительский утопизм начальников от образования, пожелавших победить коррупцию простым изменением формальных правил игры, приносит диковинные плоды. Нашим вузам, по всей видимости, надо готовиться к наплыву таких студентов, с которыми не совсем понятно, что делать (при одновременной дискриминации москвичей и питерцев). Впрочем, нельзя сказать, чтобы это было для нашей системы образования такой уж диковинкой. И в СССР всегда существовали квоты для ребят от станка и от сохи, а также и для национальных кадров. И в 90-е годы обнищалые вузы кинулись принимать за деньги кого угодно. Дело – в степени остроты вопроса. 

Корреспондент «Росбалта» побеседовал с двумя столичными гуманитариями — выпускниками достаточно уникального вуза, который первым в нашей стране столкнулся с проблемой «очень национального студента»  — Университета дружбы народов. Евгений учился в этом заведении еще когда оно носило имя Патриса Лумумбы, а Валентин – уже в новые времена, в РУДН. Поскольку, к тому же, Евгений прерывал учебу для службы в армии, а Валентин поступил после диплома сразу же в аспирантуру, оба они провели в стенах альма матер весьма солидный срок. И могут судить, как менялась атмосфера в университетских стенах.                                                                                                       

Рассказ Евгения: «Африканцам даже пальто и шапки выдавались» 

Я поступал в «Лумумбу» в 1986 году, после подготовительного факультета пошел в армию – такие были порядки при раннем Горбачеве – и окончил в 1994 году. По диплому я преподаватель русского языка как иностранного, плюс еще бакалавр искусств.

Поступить было трудно, конкурс приличный, требовалась характеристика из райкома комсомола. Но зато — второй в СССР университет после МГУ! Опять же стипендия большая, 50 рублей — только обычная. 

В те времена в УДН принимали 40% советских граждан и 60% иностранцев. Основной упор – на Африку, арабов и Латинскую Америку. Было еще немного индусов, «индуёв», как мы их звали. Естественно, УДН был «рассадником коммунистической заразы» — приезжали по квотам разных компартий. Но кто-то из них после УДН в Сорбонну ехал в магистратуру, кто-то — в деревню лечить и учить. Разочарование в реальном социализме, конечно, было. Но в 80-е годы, по-моему, они уже заранее знали, куда ехали. 

А так, все шло естественным чередом. Негры почти все ленивые. Я помню только одного негра из Мали – он был беден, как церковная мышь, но он так учился! Он по-русски говорил, как мы с вами, и по-французски отлично. Мне этот парень очень нравился, и когда у нас начались проблемы с сахаром и табаком, я его этими продуктами снабжал из своих источников (у меня мешок сахара дома стоял).   

Тогда со стороны советских студентов – откуда бы они ни приехали – выпендрежа не было заметно. Они приезжали именно учиться. Национальные трения были, прежде всего, между неграми и «латинами». Случались драки – впрочем, все это пресекалось. В УДН всегда существовали землячества, и их лидеры как-то все эти конфликты «разруливали». Чтобы преподавателю хамить – Господь с вами. 

Но и преподаватели старались изо всех сил. Декан лично объяснял африканцам, что надо тепло одеваться. Не то, чтобы им у нас холодно не было – они просто не понимали, чем надо утепляться в мороз! Таких вещей, как кальсоны, они никогда в жизни, естественно, не видели. Вы, возможно, помните в Москве негров в пальто из шинельного сукна и в таких ушанках, слегка сиротского вида. Вот, им это выдавалось.

Настоящие же скандалы начались в 90-е годы, когда изменилось все – вместе со страной, а в УДН пришли богатые армяне и чечены, которые сразу поняли, что все покупается.  Мне знакомый преподаватель с выпученными глазами говорил: «Кто приходит!» Стало очень голодно и худо, УДН надо было как-то выживать. Китайцы и корейцы еще терпели неудобства ради образования. А потом пришли те, кто решил, что может все купить. 

Рассказ Валентина: «Есть смысл заниматься с пятью из 20 человек» 

Я поступил в 1998 году и (вместе с аспирантурой) проучился до 2008-го, параллельно работая. Окончил факультет гуманитарных и социальных наук по специальности политология. Честно говоря, у меня отец там преподает, так что всю предысторию УДН я знаю из первых рук. 

Прежде чем «Лумумбу» преобразовали в РУДН, ее вообще хотели закрывать. Демократическая общественность полагала, что подготовка агентов влияния по всему миру нам больше не нужна. В конце концов, решили сделать университет преимущественно дружбы российских народов – а поскольку его взяло под опеку правительство Москвы, оно и стало распределять квоты для регионов, исходя из каких-то своих соображений. 

Что касается именно иностранцев, то сейчас их даже меньше 40%. Почти нет Европы – естественно, ни поляков, ни чехов – только албанцев я помню. И практически не стало индусов, которые все едут на Запад. Зато много китайцев.

А вот Чечня и Дагестан у нас были представлены и шире, и раньше, чем в среднем по Москве. Вот один курьез: мой одногруппник, русский из Подмосковья, специально уехал в Кабардино-Балкарию, там прописался у какой-то бабушки, а через пару лет поступил в РУДН по республиканской квоте. За взятку, да, — но на московскую взятку у него денег не было, а республиканская была поменьше. 

За время моей учебы был восстановлен специальный отдел ФСБ по РУДН. И торговлю наркотиками поприжали. А то одно время она процветала – нигерийцы особенно распоясались. Сам я травку курил пару раз – но у меня от нее только голова жутко болела. И драки были, будь здоров. Однажды группа из армян и азербайджанцев – забавное сочетание, возможное только в Москве – отмутузила русского парня со страшной силой, так в итоге его же и отчислили, а они все выговорами отделались. «Забивали стрелки» и дрались со студентами милицейской академии, расположенной неподалеку. Но этот всплеск бандитизма удалось довольно эффективно подавить. 

Труднее было решить другой вопрос: что делать со студентами, которые учиться не желают, но которых невозможно выгнать, потому что за них уплатили. Кавказ – все ребята денежные. Они бабки сразу несут или бутылки, не задумываясь. Я сам как-то на экзамене подсказал каким-то армянам – один из них тут же меня догнал и сунул пакет с бутылкой коньяка. Это не взятка, это благодарность.  

И вот здесь РУДН стал первым московским вузом, который выход из этого положения, в общем, худо-бедно нашел. Пришлось ставить почти автоматом тройки тем, кого учить невозможно, и сосредоточиться на обучении тех, кто хочет и может. Сейчас там введена «балльная система» — то есть, за каждое действие тебе начисляется сколько-то баллов, которых ты должен набрать, условно говоря, не менее 80. Но ведь понятно, что это прекрасный способ никого не отчислять, как-то сохраняя лицо. 

Недавно я проходил педагогическую практику – преподавал теорию политики на своем факультете. Могу так сказать: около трети студентов можно отнести к разряду тех, кто сразу получает автоматом тройку, и кого ты просишь больше тебя не беспокоить. А по большому счету, есть смысл заниматься с пятью из группы в 20 человек. 

Куда они все денутся потом? Иностранцы – уедут, девушки многие просто замуж выйдут. По специальности работает где-то 10-20%. Лучше у нас обстоит дело на медицинском факультете – ну, врач есть врач – и еще на сельскохозяйственном. А с другой стороны, инженерные и технические факультеты у нас как-то не очень. 

Таковы откровенные рассказы людей образованных, но серьезно озабоченных положением в образовании и не всегда политкорректных. В общем, по мнению Валентина и Евгения, их родной РУДН первым нашел способ балансировать между студентами по совести и студентами по квоте. Все же без жертв тут не обошлось: общий уровень подготовки снизился. Теперь, вероятно, «и другим за ними путь счастливый».