Болонцы понарошку

Ребусы нашего диплома

Сегодня российские дипломы не признают за границей потому, что никто не понимает, что в них написано. Указанные специальности слишком дробные и часто устаревают раньше, чем абитуриент превратится в дипломанта (так написано в аналитическом докладе, подготовленном комиссией во главе с профессором МАРХИ Вяч. Глазычевым). Каков объём и содержание российского курса по какому-то предмету — по экономике, например, — тоже непонятно, поскольку на Западе такой курс включает в себя только теорию, а менеджмент и управление бизнесом изучаются отдельно и входят в обучение бакалавров, а не магистров. Непонятно, наконец, что такое российский «специалист», как эта степень соотносится с западным бакалавром и магистром, что он, собственно, знает и умеет.

Болонское соглашение предполагает, что во всех вузах вводится двухуровневое обучение: за 3—4 года студент приобретает звание бакалавра, на следующей ступени за 2 года — магистра. Он может и не идти в магистратуру, а работать, считаясь специалистом с высшим образованием, но с правом занимать ограниченное число должностей: он не может преподавать в вузах, заниматься наукой, стать доктором наук, минуя магистратуру; он не может занимать высоких постов, которые, как правило, предполагают докторскую степень. Но он может в любой момент вернуться к учёбе: бакалавр, магистр, доктор — ступеньки в лестнице обучения, по которой двигаются всю жизнь, уходя и возвращаясь.

Для того чтобы студенты могли свободно двигаться от университета к университету (соглашение обязывает каждого хотя бы один семестр прослушать в другой стране), уже пройденный ими материал оценивается в «кредитах» — баллах определённой трудоёмкости, которые засчитываются повсюду. Объём знаний и умений, стоящих за ними, легко читаются и работодателями, и преподавателями вузов.

Россия подписала конвенцию не по наущению врагов (хотя президент Всероссийского фонда образования доктор педагогических наук Сергей Комков уже сделал открытие, что Болонский процесс в России лоббируется из США — очевидно, как всегда, из зависти), а потому, что ей это выгодно с самых разных точек зрения. С точки зрения самой непосредственной — «живых денег»: в сфере образования их много крутится, по некоторым подсчётам, до 50 млрд долларов, на нашу долю приходится всего 0,5% (на долю США — более 13%). Есть причины и более глубокие. Если мы действительно хотим создать в стране инновационную экономику и войти в элитарный клуб постиндустриальных стран, сделать наше высшее образование более современным, соответствующим этой цели — дело первостепенной важности (как было в своё время делом первостепенной важности создать систему образования, способную обеспечить специалистами переход страны от аграрного хозяйства к индустриальному). И на этом пути Болонское соглашение — только первый шаг.

Не лучшее в мире

Миф о том, что советское/российское высшее (да и среднее) образование — лучшее в мире, давно овладел общественным сознанием. На самом деле российский вуз был и остался прямым продолжением школы, он пронизан духом школярства и бюрократизма советского толка. Он зависим от внешнего управления, а внутренне организован как жёстко иерархическая структура, несмотря на некоторые демократические процедуры, по большей части декоративные. Нацеленная на массовое производство специалистов для индустриальной экономики, и в студентах, и в преподавателях эта система склонна более всего ценить дисциплину и исполнительность, хотя молодые люди всё реже соответствуют её идеалам.

Эта особенность бросается в глаза при сравнении российского вуза с западным университетом. По данным исследователей из Российской экономической академии (Плехановки), до 70% учебного времени студентов составляют лекционные курсы и занятия в аудиториях с преподавателями, остальное — самостоятельная работа, которая «существует только в виде цифры часов на бумаге и никак не организована». В западных вузах соотношение обратное: там основной упор делается именно на самостоятельную работу, время от времени сопровождаемую консультацией преподавателя.

У нас каждый семестр заканчивается сессией: типичные школьные экзамены по всем предметам, за шпаргалки выгоняют, учитывается посещаемость лекций и аудиторных занятий. В университетах западного типа сессий нет вообще, одновременно учат не более 2—5 предметов — «модулей», которые сдают, как только кончат их изучать. Экзамен — проект или эссе, посвящённые проблеме, решения которой нет в учебнике и которые делаются самостоятельно. Школьное списывание лишается всякого смысла. Европейский студент может выбирать курсы, которые он хочет изучать; некоторые связаны друг с другом в «пакеты», некоторые предложены «россыпью». Российскому студенту никогда не доверялось такое важное дело: после того как он выбирал вуз, факультет и специализацию, за него всё решали более компетентные люди.

Возможно, российский вуз вкладывает в головы студентов больше знаний, но пользоваться этими знаниями он учит в гораздо меньшей степени, чем западный университет.

Но это всё — теория, идеология, установки; есть ещё и неприглядная правда их реализации. До перестройки в стране количество вузов колебалось между 400 и 500; сегодня их полторы тысячи, плюс 2200 филиалов, выдающих юридически те же дипломы, что и материнские университеты (кстати, эти цифры с негодованием привёл в одном из своих интервью бывший председатель Федерального комитета по образованию, во время работы которого все эти учебные заведения, в основном университеты и академии, получили государственные лицензии). Между тем рост числа кандидатов и докторов наук в стране вовсе не был столь же взрывным; можно предположить, что наши вузы стали значительно дальше от того, что красиво принято называть «передним краем науки», да и от науки вообще. Что же касается собственно профессиональной подготовки, одно из свидетельств её уровня дал управляющий челябинским филиалом СМП-банка Дмитрий Довженко. В городе 50 вузов, из них три — классические университеты, почти в каждом есть экономические факультеты. Работодатель заявил: «Мы трудоустраиваем выпускников только трёх челябинских вузов, да и то с определённых факультетов и по рекомендации преподавателей. Остальных стараемся не брать, потому что их подготовка не соответствует нашим требованиям».

Платные места в государственных вузах в 1995 году составляли 10%; к началу 2000-х — половину, сейчас — больше половины. Это вынуждает вузы мириться со студенческими «подработками» и снижает их требования к дисциплине, посещаемости и прочим привычным добродетелям. Но это порождает не новые отношения между студентами и преподавателями, а лишь их растущее недовольство друг другом.

«Не трогать!»

Камень преткновения для почитателей советско-российской системы высшего образования в Болонской системе — странное требование считать специалистами с дипломом вузов студентов, проучившихся только четыре (не говоря уж о трёх) года, а не пять, как это у нас принято.

Оставим в стороне соображения прямой невыгодности возможного уменьшения сроков учёбы, хотя они в нынешних непростых условиях, разумеется, тоже свою роль играют. Мало того что демографическая яма уже в начале нынешнего десятилетия сравняла число выпускников общеобразовательных школ с числом мест в вузах, а в 2002 году 200 тыс. выпускников не хватало для заполнения всех студенческих мест. К тому же ЕГЭ: на ХI съезде Союза ректоров в апреле звучал прогноз, что ЕГЭ не сдадут 15% выпускников, потеряв право поступать в вуз, и с горя тут же отправятся в бандиты или станут наркоманами, поскольку с устройством на работу без всякой профессии есть свои трудности. Уже известно, что ЕГЭ не сдало всего 2% — не 250 тысяч, как ожидалось, а 20 тысяч. Запугивали начальство? Самих себя?

И ко всему этому ещё бакалавры: если они уйдут работать, оплаченное государством или самим студентом пребывание в вузе уменьшится на 20%...

Но оставим меркантильные подсчёты. Не в деньгах счастье, как известно, а знание — сила. За пять лет этой силы у студентов станет больше, чем за четыре.

На вопрос, а сколько её, собственно, надо, невозможно ответить, не ответив предварительно на встречный вопрос: для чего конкретно? Кто сказал, что любая работа для профессионального её исполнения требует именно и обязательно пяти, а не четырёх лет учёбы? Не четырёх с половиной? Не, страшно сказать, трёх? Из советских пяти лет, кстати, хорошо бы вычесть как минимум историю партии и марксистско-ленинскую философию.

Но это уже вопросы, обращённые к тем, кто определяет стратегию российского высшего образования. А определяют, как это принято в административной системе с жёсткой вертикалью власти, совсем не те, кому предстоит её осуществлять. Разумеется, лучшие преподаватели вузов пытаются размышлять стратегически и даже тактически по поводу конкретных «болонских мероприятий». От них можно услышать много интересного. Но на поле публичных контактов с властью представители вузов отчаянно заняты одним: отбить право жить так, как они жили до сих пор, в более благоприятные времена. Теперь и повод появился: экономический кризис. Вообще-то кризис хорош одним: вынуждает к серьёзным переменам. Система высшего образования под силовым нажимом властей пытается именно кризисом аргументировать необходимость сохранить всё как есть. А там, глядишь, как-нибудь и рассосётся само собой…

На ХI съезде Союза ректоров в апреле настоящую овацию зала сорвал доклад О. Смолина, заместителя председателя комитета Госдумы по образованию. Он сводился к нескольким тезисам: немедленно приостановить Болонский процесс; отменить ЕГЭ; на три года приостановить аккредитацию вузов по более жёстким правилам, по результатам которой министерство собирается сократить число вузов в стране в 6 раз; всем студентам государственных и негосударственных вузов выдать беспроцентные кредиты, чтобы они могли платить за обучение (кончится кризис — вернут, а банкиры пусть разоряются из-за инфляции) и дать 270 млрд (из бюджета, то есть из денег налогоплательщиков) на увеличение зарплаты преподавателям. И — ни слова об изменении содержания или методики вузовского преподавания.

Но если спросят каждого ректора отдельно — начальство или журналисты, — многие будут бойко докладывать о полной включённости вверенного им высшего учебного заведения в Болонский процесс. Однако наблюдатели каждый раз находят несоответствия победных реляций истинному положению дел. В конце 2007 года на международной конференции «Образование объединяет. Общие ценности — общее будущее» с докладом о ходе Болонского процесса в России выступила сотрудница Французского института международных отношений Т. Кастуева-Жан, поделившаяся итогами собственного исследования. Она говорила о том, что ни преподаватели, ни студенты не имеют ясного представления о Болонской конвенции (что, кстати, и порождает самые прихотливые выдумки и панические настроения). Что, разрешив странное соседство в одном вузе традиционной и двухступенчатой систем обучения, министерство получило прогнозируемый результат: будущих традиционных специалистов — 92,4%, будущих бакалавров — 7%, будущих магистров — 0,6%. Приложение к диплому на английском языке с подробным описанием прослушанных курсов получают 2% дипломантов, по их настоянию и за отдельную плату, хотя по закону такие приложения должны выдаваться ко всем дипломам и бесплатно. Что кредитные единицы (позволяющие оценивать изученное в сопоставимых единицах) используются в 60 вузах и только применительно к 10—15% учебных курсов. За границей обучались один семестр или проходили стажировку 2 тыс. российских студентов, аспирантов и преподавателей (одних студентов в стране 7 млн); причём студентам — посланцам одного из наиболее продвинутых московских вузов, учившимся в Германии, пришлось заново сдавать все сданные там экзамены у себя дома. Один из основных принципов Болонского соглашения оказался дискредитирован.

Преподаватели и студенты сегодня рассказывают о «болонизации» ещё более поразительные вещи. Даже в солидных вузах, объявивших устами ректора о своём окончательном и полном вхождении в Болонский процесс, никто и не думал перестраивать обучение: просто на четвёртом курсе всем студентам выдавали странные бумажки о том, что они теперь бакалавры, и они стройными рядами отправлялись доучиваться в «магистратуру». Если же кто и собрался с этой бумажкой устраиваться на работу, ничего хорошего их на рынке труда не ждало: работодатели с полным основанием смотрели на них как на «недоучившихся специалистов», поскольку всё, что прежде числилось в программе пятого курса, они просто не изучали…