Вставной зуб вертикали

Статья публикуется в рамках полемики, подводящей итоги деятельности Юрия Лужкова на посту мэра Москвы

Уход Юрия Лужкова — это знак конца целой эпохи. Точнее, эпоха закончилась уже давно. Лужков пережил, пересидел ее. Оставаясь последним символом и воплощением ее ценностей. Архаичным золотым зубом в фарфоровой челюсти современного РФ-управления.

Как ни странно, эпоха называется «девяностые годы XX века». Те самые лихие девяностые, которые были такими разнообразными и спрессованными одновременно, что по количеству важных событий, объему случившегося и историческому значению выходят далеко за рамки формального временного отрезка в 10 календарных лет.

Юрий Лужков воплощал два социальных типа, которые расцвели в девяностые и увяли в нулевые (первое десятилетие XXI века). Он оставался последним в правящей российской элите:
а) «крепким хозяйственником»;
б) региональным лидером.

Крепкие хозяйственники — это представители upper-middle-звена позднесоветской управленческой номенклатуры, объединившиеся на старте девяностых с «демократами первой волны» (еще один отмирающий социальный тип, к которому Лужков, конечно, никак не принадлежал) в деле ликвидации коммунистического режима. Режима, ставшего к тому времени очевидно неэффективным экономически. Опасаясь собственной непригодности к делам управления, «демократы первой волны» активно рекрутировали «крепких хозяйственников» на ключевые позиции в исполнительной власти. Хозяйственники вполне принимали новую власть и не плакали по погибшему СССР, но — их важная отличительная черта — пытались интегрировать остаточную советскую социальную инфраструктуру в капиталистическую реальность. Лужковская Москва — яркий пример такой политики.

В столице не было ни приватизации по Чубайсу, ни монетизации льгот по Путину — Зурабову, здесь всегда гордились особым финансовым отношением к пенсионерам. И дело не только в исключительных экономических возможностях столицы, но и в лужковской философии управления ею.

С середины 1990-х и «крепких хозяйственников», и «демократов первой волны» стали теснить лидеры/управленцы следующего поколения — «эффективные менеджеры». Это бизнесмены (как минимум по ментальности), которые готовы управлять любыми объектами, независимо от их отраслевой/региональной специфики. При том главной и практически единственной целью управления является оптимизация финансовых потоков. У эффективных менеджеров нет никаких остаточных советских синдромов и рефлексов. Они современные люди в том смысле, в каком понимает «современность», например, президент Дмитрий Медведев.

Эффективные менеджеры в конечном счете победили, взяв всю полноту власти в России. Падение Лужкова — последнее свидетельство их триумфа.

Кроме того, в начале 1990-х, на волне стремительного становления России как федеративного государства («берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить»), начало формироваться поколение региональных лидеров — избранных народом губернаторов, осознававших себя уже не в качестве «менеджеров территории», но выразителей устойчивых интересов местных, «здешних» региональных элит. Лужков принадлежал к этому поколению и был одной из его знаковых фигур. До последнего дня он апеллировал к «поддержке москвичей» как источнику своей мэрской легитимности, хотя выборы глав субъектов Российской Федерации давно уж отменили. И бедняга безвременно ссылался на то, что ни одна общественная организация Москвы не поддерживает его отставку. Те губернаторы, которых регионы получали и получают в последние годы, — это уже не региональные лидеры. Они представляют не элиту региона, а, как правило, одну или несколько федеральных финансово-промышленных групп, получающих данный субъект федерации в управление-кормление. Губернатор нового типа — классический эффективный менеджер по смыслу и внешний управляющий по функциям. И временщик по определению. Он всегда готов уйти, когда решены экономические задачи тех, кто десантировал его в регион.

С политической смертью Лужкова исторический период «региональных лидеров» завершен. Их места заняли внешние управляющие.

Последние не только не нуждаются в органической связи с управляемым регионом, но и акцентируют отчуждение между собою и вверенной их попечению территорией.

Вместе с Лужковым окончательно завершилась Россия девяностых годов. И то, как обиженно, скандально и откровенно уходит мэр Москвы, то разражаясь непочтительными письмами президенту страны, то грозясь подать на Кремль в народный суд, лишь напоминает нам: да, этого человека все-таки вытащили на авансцену Борис Ельцин и Гавриил Попов. Он все-таки оттуда. Из незапамятных, незабываемых времен.

Но вместе с Лужковым кончаются не только девяностые годы XX века. Это начало конца и главного русского символа следующих, нулевых годов — Владимира Путина.

Как гласит аппаратный апокриф, именно премьер совсем недавно обещал Лужкову, что тот «будет спокойно работать». Возможно, агрессивное поведение мэра в последний месяц перед отставкой было обусловлено не в последнюю очередь наивной верой в финальное путинское заступничество.

Да и Муртазе Рахимову за пару месяцев до его отставки Путин говорил нечто подобное. И Кирсану Илюмжинову… Потому-то эти региональные лидеры до самого часа X — стандартного вызова в Кремль к Сергею Нарышкину с просьбой-приказом написать заявление — не верили, что их «уйдут».

Теперь, после лужковской отставки, политический инструмент под названием «слово Путина» уже никогда не будет иметь своего прежнего сакрального значения. И это тоже знак заката эпохи. Правда, не девяностых годов, а совсем другой.

Автор — директор Института национальной стратегии.