Летчик Андрей Литвинов: Это — моя страна, и будьте любезны мое мнение потерпеть (ВИДЕО)

Больше миллиона откликов и ссылок в Интернете: сегодня, наверное, уже легче найти того, кто не слышал аудиозаписи разговора, состоявшегося между летчиком 1-го класса, «отличником Аэрофлота» Андреем Литвиновым и транзитным диспетчером иркутского аэропорта:

— Иркутск-транзит, добрый день! С вами связаться сказали, в чем дело?
— Давайте подъедет первое лицо, а потом будете запускаться.
 — А давайте ваше первое лицо полетит на своем личном самолете. А я вожу пассажиров, и у нас не литерный рейс, а рейс регулярный, и, пожалуйста, пусть ваше первое лицо не опаздывает на вылет, и тогда он будет летать с нами.
— Вас понял, передам, а сейчас пока ожидайте.
— А я уже закрыл все двери, и я никого не пущу больше на самолет…
— Не… а мы вас не выпустим.

С Андреем Литвиновым мы договорились встретиться в ресторанчике, неподалеку от станции метро «Петровско-Разумовская». Он живет неподалеку. Пришел — очень высокий и стройный, 48 лет не дашь. Заказал себе черного чая, мне зеленого. Нам принесли два чайничка. Попросил официанта нас не беспокоить, потому что мы хотим спокойно поговорить. Но официант беспокоил, потому что явно беспокоился сам. Подходил раза три, спрашивал: «У вас все нормально?» Мой собеседник периодически срывался на повышенный тон и размахивал руками — широкий джемпер движений не сковывал. Я заметила, что именно так он себя вел всякий раз, когда говорил о лакействе и крепостнической психологии людей. Еще — когда «заводился» на тему политики и чинуш. Всякий раз извинялся: «Простите, я слишком эмоциональный…» Когда речь шла о «простых людях» — добрел и мягчел на глазах. Когда о его семье — говорил тихо, но с любовью. Когда лично о себе — смущался.…

— Андрей, в аудиозаписи разговора, которая попала в Интернет, вы говорите, что вам «на связь выйти сказали». Кто?

— Был еще первый разговор, о котором никто не знает, потому что в сетях «гуляет» тот, что состоялся уже с диспетчером транзита, а до него был с диспетчером руления.  Во всех аэропортах мира диспетчер всегда объясняет причину и приблизительное время задержки. К примеру, выключилось электричество. Или предыдущий самолет на взлете поломался и остался на полосе — эвакуируют пассажиров, полоса занята. Или плохая видимость, туман на полосе.

А здесь — мне диспетчер не отвечает на вопрос. Просто запрещает вылет. Я говорю: «Мы что, арестованы? Экипаж и пассажиры на борту — арестованы?» Он опять молчит. Я говорю: «Вы не делайте заложниками вашей ситуации меня, пассажиров, наш самолет и экипаж! Не усугубляйте без того свою непростую ситуацию». Вот тогда он мне сказал, чтобы я вышел на частоту диспетчера транзита. И начался уже тот разговор, который все слышали.

— В вашей практике это был не первый инцидент такого рода?

— Да сплошь и рядом такие инциденты! Во многих аэропортах России становится чуть ли не модой подъезжать со свистом на супердорогих автомобилях прямо к трапу самолета. VIP-персоны — ладно, никакой проблемы нет, во всех аэропортах для них существуют удобные микроавтобусы, которые привезут их в специально существующие VIP-залы, где уже накрыты столы: бутерброды, шампанское. Но им этого мало, им надо показать свое превосходство, понты.

— Как герои Островского: «Ломай забор, в ворота не поеду…»

— Все вокруг ломай, я иду! Замрите все! А я не могу мимо таких вещей спокойно проходить. Я все время вступаю в перепалку, требую вести себя по правилам. Потому что это все становится допустимым от того только, что у нас люди очень напуганные. Ко мне после случая с губернатором подходили многие мои коллеги-летчики и говорили: «Никто бы не сделал того, что ты сделал. Не рискнули бы». Какие-то мелкие начальники вообще не знали, как себя со мной вести: то ли хвалить, то ли ругать, то ли подальше отодвинуться, закопаться, то ли, наоборот, бежать в объятия….

— Когда вы сказали диспетчеру, что уже закрыли двери, вы их действительно уже заблокировали? И знал ли губернатор Мезенцев о том, что вы грозились не пустить его в самолет?

— Ну конечно, он знал, потому что ему уже передавали, что «командир там бунтует…». И когда он подъехал с целой свитой к самолету, а двери закрыты, им ничего не оставалось делать, как стоять и руками махать. Машут снизу, я шторку на окне поднял и сразу закрыл ее, чтобы даже не видеть их и не слышать. Они поволновались, конечно, потому что когда я наконец заставил себя сказать бригадиру: «Ладно, открывай, пускай заходят», один его сопровождающий, который чемодан ему подносил, так побежал, что упал. Поскользнулся на трапе.

У меня на борту было 120 человек. Если бы я пошел на принцип, обесточил самолет и заявил бы: «Пожалуйста, назад, в аэропорт!» — они бы не смогли вылететь в течение суток. Так нельзя было поступать по отношению к пассажирам.

Я подчеркиваю: вся эта история не имеет никакого отношения к принципиальности. Если бы мне диспетчер сказал, что везут донорскую почку, в Москве очень ждут, человек без нее погибает, застряли в пробке или по каким-то медицинским причинам опаздывают, я бы задержал рейс на час, на два, на три. Обратился бы с этим к пассажирам и уверен, что они бы меня поняли и поддержали. И я бы не пошел на принцип. И вот я очень хочу, чтобы люди поняли, чем отличается принцип от человеческого достоинства.

— Видимо, и губернатор что-то понял про человеческое достоинство…

— Как только взлетели, мне была передана просьба о том, что губернатор хочет со мной поговорить. Я отказался, я не хотел с ним ни о чем говорить. Через час уже примерно мне бригадир сказал, что он так и не уходит, стоит за дверью кабины, мешает работать. И что он хочет извиниться перед пассажирами. Я даже не поверил своим ушам: оказывается, уже в самолете к губернатору пришло осознание, что в самолете — ЛЮДИ. И тогда я вышел из кабины, он только начал говорить, я перебил: «Подождите, давайте сначала я скажу все, что у меня накипело. Вот 50 минут люди вас ждали, 50 минут в самолете сидели!.. Может, ваши шестерки обязаны вас ждать, пока вы паритесь в баньке или сидите в ресторане, может, их обязанность такая, но я не нанимался к вам…» Он извинился и передо мной, и перед пассажирами…

И сегодня никто не сможет заткнуть мне рот: пусть не стараются и не ищут разные лазейки.

— А были такие попытки?

— Да, но это уже касалось не ситуации с губернатором, а одной моей фразы, сказанной в телепередаче «НТВшники». Там был парень, который называет себя «Человек-Петербург». И я к нему так и обратившись, сказал: «Вы не могли бы забрать двух петербуржцев, которые раньше разводили мосты в Ленинграде, а теперь разводят всю страну?» И вот пошли такие вялотекущие звоночки: «Ты там критикуешь российское правительство!»

— От кого?

— Ко мне они пришли через десятые руки, и я не знаю ни чина, ни фамилии того, кто это начал. Знал бы — немедленно бы обнародовал. Но я хочу к нему обратиться через вашу газету. Я подскажу ему, куда стоит позвонить. Например, жене Лужкова, пусть она вернет миллиарды, которые увезла из страны; или министру финансов Московской области… Я могу целый список составить, кому нужно быстренько позвонить. Не надо меня беспокоить, я для страны не опасен. Я просто высказывал свое мнение. Это — моя страна, и будьте любезны мое мнение потерпеть, пока я не помру. Я хочу жить в России, а не в Северной Корее, где «дорогой, любимый руководитель» все за всех решает. У нас из-за «дорогого любимого товарища тандема» все дороги стоят, если их везут в Кремль. И их не волнует, когда скапливается по 15-20 самолетов — люди не могут вылететь, если одно из их величеств летит. Такого нет нигде, мне есть с чем сравнить. Я как-то подсчитал, что я облетал около 70 стран мира. Я провел почти 15 тысяч часов в небе, у летчиков даже тысяча считается уже серьезной цифрой. «Я видел хижины и видел я дворцы», как поет Макаревич, я видел страны, обделенные природными ресурсами, и видел, что там люди живут достойнее и богаче, чем у нас в общей своей массе. Почему у нас, в стране, где бьет нефть, люди получают копейки? Почему так трудно живут?

Я не экономист, но очень хорошо умею считать, и я вижу, как все бездарно расходуется. Скажите, что такое 160 миллиардов, выделенные на дороги? Я этого не понимаю. У меня высшее образование, но я не понимаю. Спросим всех экономистов страны — никто не ответит на этот вопрос. Потому что мы же не знаем, сколько стоит километр дороги. Может, копейки, может, нет — не знаем. Скажите человеческим нормальным языком — русским богатым языком. 160 миллиардов — это 200 или 300 тысяч километров? Или 2 тысячи? Выделили туда, выделили сюда — всюду выделили миллиарды. Сплошное жонглирование цифрами, раздутие щек по ТВ, слова, которых люди не понимают, — ни юристы, ни экономисты, а что уж говорить о бабушках, у которых нет образования. Это все недоступно, власть у нас резко взлетела вверх по вертикали, а народ рухнул вниз и лежит по горизонтали. Вы назовите мне хоть одну область, где у нас был бы порядок. ЖКХ разваливается, трещит по швам. Аэропортов новых как не было, так и нет, а старые продолжают разрушаться. Малый бизнес душат…

Я захожу в поликлинику — разруха. Дочка учится в школе в Дегунине — зданию 36 лет, ни разу не было капитального ремонта. Подмазывают, подкрашивают на какие-то копейки, собранные с родителей.

— У вас одна дочь?

— У меня двое детей, младшей 8 лет, старшей уже 16, она в этом году заканчивает школу. Собирается стать авиадиспетчером.

— Ну все, конец опаздывающим губернаторам. Их команды о задержке рейса до летчиков теперь даже не дойдут.

— Это точно, дочки у меня боевые. И жена с характером, когда ей стали говорить, что, мол, муж себе позволяет такие вещи говорить по ТВ, она в ответ: «Я давно с ним живу и ничего нового для себя не увидела. Он всегда таким был». Я действительно дрался всю жизнь, характер такой — не переношу несправедливости. Может быть, потому что вырос на фильмах о войне, и для меня высокие слова — не пустой звук. Потому что мой дед прошел всю войну на передовой и не дошел до Берлина 30 км — потерял ногу, но никогда не вел себя, как инвалид, которому все должны. Огромный, здоровый, мой дед вставал в 5 утра, делал зарядку и шел на протезе на фабрику работать и всю жизнь там проработал. Он дожил до 85 лет…
Я — первый летчик в семье. Отец покойный был строителем, а мать — преподаватель русского языка и литературы.

— Правильные, значит, книжки читали.

— Да нет, читать я не очень любил. Музыкой увлекался, пел. Я родился и вырос в Ташкенте, и у нас там была группа довольно-таки известная. Но еще сильнее увлекало небо, и после школы я уехал в Актюбинск, там в Высшем летном училище гражданской авиации проучился 4 года и два месяца, по распределению попал в Брянск, там проработал 5 лет, а в 1991 году переехал в Москву. Что я вынес из родного города и из страны СССР? Мы никогда не различали наций, росли вместе: узбеки, армяне, русские, евреи, корейцы, казахи. И я считаю омерзительным, когда политики пытаются разыгрывать национальную карту. И когда они пренебрегают нуждами людей, строят себе дворцы… Этим они и будут памятны. 30 лет уже нет Высоцкого, а до сих пор поют его песни, покупают его диски, и дети знают, кто он такой… А кого сегодня помнят из политиков, и уж тем более из чинуш, которые не давали ему шагу ступить?

— Можете словами Высоцкого объяснить феномен того, что происходит сегодня? Вы же знаете все его песни…

— Наверное, применительно к ситуации я бы вспомнил «Настоящих буйных мало…». Я благодарен судьбе за то, что ситуация, сложившаяся в Иркутском аэропорту, стала так широко известна. До этого меня не слышали, теперь я смог выразить то, что хотел сказать и говорил всю жизнь. Может, кто-то на своем месте сделает так же, и чем больше люди будут выстраивать линию собственного сопротивления против того, что их принимают за муравьев, тем меньше будет охоты у высокопоставленных лиц потакать собственным капризам за счет времени, нервов и здоровья людей. И тем меньше будет таких подленьких, холуйских голосов авиадиспетчеров: «А мы вас не выпустим…»

Мне пишут сейчас, поддерживают, восхищаются… От этого почему-то грустно: я всего-навсего выступил мальчиком из сказки про голого короля. Попытался высказать то, что думал. Мне неловко… Среди писем есть такие, которые я не могу читать спокойно. Вот, к примеру, женщина пишет из глубинки: «Сыночек, низкий поклон твоей матери. Приезжай ко мне, пожалуйста. Я на свою пенсию куплю тебе коньячка, испеку пирожков, и мы с тобой посидим в моем доме». Я, знаете, хочу все бросить, найти ее… Сам ей отвезу пирожков, крышу отремонтирую.