Узник (ФОТО)

Именно в этот день, в 1945 году, узники концлагеря Бухенвальд, узнав о приближении войск союзников, подняли вооруженное восстание. Международный день освобождения узников был учрежден по решению ООН, а в 1989 году был создан «Российский союз бывших малолетних узников фашистских концлагерей».

Новокузнечане, бывшие узники фашизма, отмечают день своего освобождения сегодня – 9 апреля, в четверг, в середине недели. И это не случайно - 11 число в этом году выпало на выходные.

Весна время свадеб и, начиная с пятницы, каждую неделю к Вечному огню едут новобрачные вместе со своими гостями. Старики не хотят мешать веселиться молодым, а самим старикам повода для веселья не дают воспоминания о прошлом.

Рассказ бывшего пленника фашистов, узника трудового лагеря «Равенсбрюк», Геннадия Михайловича Сазановича:

«Вспоминать больно и забыть нельзя»

Мы жили в Белоруссии, в городе Борисов: мать, отец, два моих младших брата, две сестры и я. У нас был небольшой домик на окраине. Мой отец Михаил Федорович Сазанович был инвалидом и в армию его не взяли. И мы остались в немецкой оккупации. Коммунистом отец не был, но партизанам чем мог, помогал. Он хорошо разбирался в радиотехнике.
Белоруссия во время войны была партизанским краем, и они приносили отцу рации, приемники-передатчики на ремонт, аккумуляторы для них на зарядку. За ремонт и обслуживание раций и аккумуляторов партизаны иногда приносили то мешок картошки, то какой-нибудь крупы, этим семья в основном и кормилась.

Коммунист-предатель

В 1944 году среди партизан нашелся предатель, он выдал отца немцам. Об этом, правда, я узнал позже, после войны. Выдал отца местный коммунист по фамилии Петрович, звали его, кажется, Володя.

Отца забрали эсэсовцы, пытали, потом расстреляли. Братьев, сестер, мать немцы не тронули, а меня, как старшего, мне тогда 15 лет уже исполнилось, отправили в трудовой лагерь в Германию.

В трудовом лагере

В Германии мы в основном работали в разных городах на разборке завалов после американских бомбежек. Однажды меня чуть не расстреляли.
В Дюссельдорфе я заболел – простыл, совсем не мог говорить. И утром на перекличке, когда немец-конвоир выкрикивал фамилии заключенных, я не смог отозваться. Я пытался изо всех сил, но горло так распухло, что я только хрипел.

Тогда старший конвоя приблизился ко мне и громко выкрикнул мою фамилию мне в лицо. Я пытался ответить, но у меня опять вышел только хрип. Немец ударил меня в лицо, я упал.

Побег

На следующий день в сопровождении солдата-инвалида меня отправили к врачу. Врач осмотрел мое горло, потом отвел солдата в сторону и, хотя я все равно по-немецки ничего не понимал, что-то стал в полголоса, так, чтоб я не слышал, говорить солдату. После этого мы с конвоиром пошли назад.

А немец-конвоир был такой добрый, он жестами и на ломаном русском дал мне понять, что меня или расстреляют на месте, или отправят в ближайший концлагерь, в газовую камеру на уничтожение, так распорядился доктор. Когда мы отошли подальше в развалины, конвоир жестами стал показывать – убегай, убегай от меня, иначе тебя расстреляют. Я сначала не решался, Дюссельдорф - огромный город, а я до этого кроме Борисова нигде не был. Я трамвай-то впервые только здесь увидел. О том, что немец мне в спину может выстрелить, я даже не думал, добрый он был этот немец-инвалид.
В это время как раз началась бомбежка, немец бросился прятаться от взрывов в одну сторону, а я побежал в другую. И заблудился.

Пару дней прятался и отлеживался в развалинах, к тому времени болезнь отпустила, может, от пережитого стресса, а может, еще от чего-то. Главное, я снова мог говорить.

Потом я пристал к какому-то другому отряду заключенных, тоже направленных немцами на разборку завалов.

Освобождение

Весной 1945-го нас освободили американцы. Однажды, наши конвоиры-инвалиды, заслышав гул приближающихся колонн союзнических войск, просто ушли, а нас оставили среди развалин.

Американцы нас приняли очень хорошо. Одели, накормили, очень уважительно к нам относились. Потом нас передали русским.

Это было похоже на возвращение в фашистский лагерь – барак за колючей проволокой, двести человек подростков в этом бараке, голод. Каждому парнишке дали кайло или лопату, и мы снова работали на тех же развалинах с утра до позднего вечера.  

Родина...

Осенью 1945-го в сентябре - октябре нас загнали в «телячий» вагон и повезли куда-то на восток. Таких, как я много набралось, целый эшелон. Везли долго, куда везут, не говорили. Кормили плохо, мы снова голодали. Мерзли, осень уже наступила, холодно, особенно по ночам, а теплой одежды нам не давали.

Привезли сюда в Сталинск. Здесь снова всех посадили за колючку в барак. Начались допросы в местном НКВД. Бить нас на допросах не били, но орали следователи страшно и пугали тюремным сроком, а то и расстрелом, как предателей Родины. А какие мы предатели? Мальчишки еще совсем…

Вернуться в Белоруссию к родным мне не разрешили, хотя я писал письма в различные инстанции, где просил об этом. После нескольких таких писем меня вызвали в НКВД и пригрозили, что посадят, если буду еще писать. Даже на время съездить домой, хотя бы одним глазком увидать мать, братьев, сестренок не разрешили.  

Впервые после войны удалось побывать на родине, навестить родных, только через 10 лет, после смерти Сталина, в 1955 году.

Но к тому времени у меня уже здесь была семья, дом, работа, так вот и осел в Новокузнецке.  

Сейчас мечтаю переехать жить в Белоруссию, хотя и внуки здесь и дети, а там только сестра осталась. Тянет отчего-то снова в родные места, в город Борисов. Только вряд ли получится, переезд удовольствие дорогое, а на нашу российскую пенсию не разгуляешься. Вот заграничные пенсионеры и туристами, и на постоянное жительство в другую страну могут себе позволить уехать, а мы…

Да, что тут говорить…


Справка:

Пять лет назад, когда в Новокузнецке было организовано отделение «Российского союза бывших малолетних узников фашистских концлагерей», их насчитывалось 235 человек. На сегодняшний день осталось - 173 человека.

К Вечному огню на Бульвар Героев с каждым апрелем их приходит все меньше и меньше.