Аттестат незрелости

— В 2009 году наше правление провело социологический опрос “Ваше отношение к ЕГЭ”. В нем приняли участие более 12 тыс. респондентов из 62 регионов страны, в том числе 86% — выпускники школ и их родители, 13,5% — учителя и 0,5% — директора школ. Подавляющее большинство — более 97% респондентов — высказали отрицательное отношение к Единому государственному экзамену.  

Правда, хочу сразу оговориться. Власти усиленно призывают “не обострять ситуацию вокруг ЕГЭ”, и это правильно. В стране начались выпускные, а с ними и вступительные экзамены. А значит, при всем несовершенстве выбранной модели итоговой аттестации менять ее сейчас поздно: начнется неразбериха, от которой в первую очередь пострадают дети. Так что говорить будем не о немедленной отмене ЕГЭ, а о том, что делать после экзаменов. Но делать обязательно: людей тревожит контроль знаний выпускников на основе Единого государственного экзамена, его оценка независимыми экспертами неоднозначна, а ближайшие последствия не просчитаны. В условиях кризиса, конца-края которому все еще не видно, это крайне опасно.  

— Вы имеете в виду ребят, которые могут остаться без аттестатов?  

— Их в первую очередь. По оценке вице-президента Российской академии образования Виктора Болотова, не сдать ЕГЭ в 2009 году рискуют 10—15% выпускников школ, а это более 100 тыс. человек. По расчетам оппозиции, их будет еще больше. И подавляющее большинство не смогут ни продолжить учебу, ни найти работу.

 

 Формально, конечно, все они — клиенты системы профобразования на базе девятилетки. Но на практике этот путь для подавляющего большинства закрыт: система-то, как известно, развалилась. Работы тоже нет — особенно плохо ситуация складывается для сельской молодежи. Так что в лучшем случае ребята пополнят ряды безработных, а в худшем — криминалитета.  

— На селе-то как раз должно быть больше рабочих мест, не предполагающих квалификации. Это в городе ребят со справкой никуда не возьмут.  

— На селе своя беда: деревни исчезают, а на их бывших сельхозугодьях трудятся жители СНГ. Приведу в пример село Артюшкино Анненского района Воронежской области, откуда я только что вернулся. За последние 150 лет число местных жителей там сократилось почти на четверть — с 890 человек в 1859 году до 687 в 2008-м. Пахотные земли в последние годы (около 3 тыс. га) скупили частные лица. Всех местных работников сельхозартели сразу поувольняли и завезли гастарбайтеров — те дешевле. Таких случаев полно, а значит, на первый план выходит глобальная задача обеспечения рабочими местами россиян. По прогнозам зарубежных специалистов, численность населения в России к 2025 году составит 130 млн. человек — на 11 млн. меньше, чем сейчас. Тогда перед нами как никогда встает вопрос обеспечения обработки своих огромных территорий: недаром соседи поговаривают о “пространственных” претензиях к России уже сегодня — мол, дайте нам работать и жить на вашей территории. Пока, дескать, под вашей властью. Ну а в перспективе — понятно: мировой опыт уже есть.  

А мы тут с ЕГЭ. Мало того что нет рабочих мест — еще и дорогу к дальнейшей учебе перекрыли. Куда, спрашивается, деваться выпускникам школ? Это же прямой путь к усилению социальной напряженности и созданию условий для роста преступности. Вводя ЕГЭ, об этом не подумали — значит, надо сейчас. Возможно, стоит обсудить предложение части думского Комитета по образованию — заморозить повсеместное введение ЕГЭ на три года или до конца кризиса.  

— А как же с равными возможностями для поступления в лучшие вузы страны, которые, по словам чиновников, создает ЕГЭ?  

— Это спорный тезис. Специалисты Института глобализации и социальных движений, например, убеждены, что доступность столичных и престижных вузов для провинциалов определяют не форма вступительных экзаменов, а величина зарплат и стипендий, наличие общежитий и стоимость билетов. А в этом отношении у нас мало что изменилось, что, собственно, и показал незначительный — всего в несколько процентов — прирост числа иногородних студентов за последние годы.

 

 Если уж говорить о равенстве возможностей применительно к ЕГЭ, то не министерство, а сами вузы должны решать, как им пользоваться результатами Единого госэкзамена и пользоваться ли ими вообще. Правда, тогда может выясниться, что университетам с институтами он ни к чему, а это может стать окончательным приговором ЕГЭ.  

Впрочем, легализовав дополнительные испытания в 24 элитарных вузах страны, фактически признали ЕГЭ экзаменом “второго сорта” и сами власти. Говорить после этого о равных возможностях, создаваемых ЕГЭ для поступления в лучшие и наиболее популярные вузы, просто смешно, ведь чтобы поступить туда, госэкзамена-то теперь как раз и недостаточно. Для этого нужны особые условия — те самые собственные вузовские испытания, отменить которые был призван ЕГЭ. Зачем тогда за него держаться? Чтобы вместо обещанного равенства возможностей окончательно закрепить элитный статус этих вузов? Но подтверждать его должен не особый порядок приема в вузы, а качество знаний, которые там дают.  

— Стал ли ЕГЭ антикоррупционной мерой?  

— До сих пор эта надежда не оправдывалась: коррупция переместилась из вузов в школы и начала концентрироваться вокруг самого ЕГЭ. По данным депутата Госдумы Оксаны Дмитриевой, студенты, поступившие по результатам Единого госэкзамена, сплошь и рядом имеют крайне низкий уровень подготовки и, как выясняется на первой же сессии, не могут осваивать учебный материал. Перед вузами встает нелегкий вопрос: отчислять их или тянуть дальше. И многим приходится выбирать последнее: из-за демографического кризиса студентов и так не хватает.  

Правда, надо признать: по имеющимся у нас данным, в 2009 году перед возможностями списать ЕГЭ поставлен жесткий заслон. Мы это приветствуем и обязательно подключимся к работе наблюдателей на пунктах проведения экзаменов. А вот с выводами Минобрнауки о том, что введение Единых госэкзаменов позволит семьям абитуриентов сэкономить около $100 млн. в год на репетиторах, независимые эксперты категорически не согласны. По оценке директора ИГСО Бориса Кагарлицкого, с введением ЕГЭ потребность в репетиторстве не только не отпала, а стала еще более настоятельной. Главное же, что ЕГЭ является препятствием на пути перехода к обществу знаний.  

— Но чиновники уверяют, что именно ЕГЭ и соответствует новой модели образования…  

— К сожалению, тенденция прямо противоположная. Объясню почему. По оценке специалистов, потребность в людях с высшим образованием в обществе, основанном на знаниях, составляет не менее 60%. И это понятно: сегодня, как мы видим на примере США или Японии, высшего образования требуют не только инженерские, но многие рабочие должности. В развитых странах это понимают и стремятся к всеобщему высшему образованию. В Греции, например, уже сейчас в вузы поступают 75% выпускников школ, в Швеции и в США — по 83%, в Южной Корее — 87,5%, а в Финляндии — 88%. У нас эта цифра составляет всего 55,4%. Да и того, по словам чиновников от образования, слишком много: в стране, по их версии, “переизбыток дипломированных специалистов”.  

На самом деле это не так: высшее образование у нас имеют всего 20,6% экономически активного населения — в полтора раза меньше, чем в США (в странах Европы этот показатель в среднем составляет около 22%). Это значит, что Россия уже сейчас отстает от развитых стран. А с превращением ЕГЭ в основную форму итоговой государственной аттестации отставание увеличится, ведь оставшиеся без аттестатов будут лишены возможности продолжить обучение. Это ли не препон развитию общества знаний в России? А по мнению части ректорского сообщества, еще и попытка искусственно сократить количество студентов в России.  

— Школа тоже страдает. Ребята учат только то, что будут сдавать, и им идут навстречу: работу учителей все чаще оценивают по результатам ЕГЭ, и они заинтересованы в высоких оценках не меньше выпускников.