Из бригады я осталась одна

 17 декабря 1959 года на Кузнецком металлургическом комбинате произошел взрыв воздухонагревателя строящейся домны № 5. По одним данным погибло 59 человек, по другим - 55, более 20 получили тяжелые травмы. Взрывной волной были разрушены десятки сооружений.

Слушая воспоминания очевидцев, ловишь себя на мысли, что катастрофа была неизбежна. Строительство велось второпях, как тогда говорили, “ударными темпами”. Сначала пуск хотели приурочить к празднованию 7 Ноября - не успели, потом торжественное открытие отодвинули на Новый год, не терпелось сделать партии и правительству подарок, 59-й был годом проведения внеочередного XXI съезда КПСС и утверждения семилетнего плана. Досрочный пуск домны был очень кстати.

Испытания агрегатов проводились в спешке. Рабочие, не закончив один комплекс работ, переходили к другому. Просушивание воздухонагревателей с помощью коксового газа должно было завершиться 3 декабря. Однако и после этого отверстия газовых горелок в воздухонагревателях заделаны не были. Чтобы прекратить утечку газа, бригады изолировщиков трудились днем и ночью. Но коксовый газ так и не был перекрыт.

Любе Короткиной (сейчас Домановой) тогда было 18 лет. Вот что вспоминает о том событии Любовь Ефимовна сегодня:
- В 1959-м я и моя подружка-одноклассница Галя Поцуло по призыву Н.С. Хрущева - отработать два года после школы до поступления в ВУЗ - приехали из Красно-Орловска Мариинского района в Сталинск. Устроились в бригаду изолировщиков треста “Запсибсантехмонтажстрой”. Трудились там, куда пошлют, ездили по городам, рудникам, в декабре нас отправили на пятую домну КМК, возведение которой было объявлено комсомольской стройкой. Работы там шли в авральном режиме, постоянно проводились субботники, на которые выходили сотни студентов пединститута и СМИ, учащиеся школ и техникумов.

В тот день мы заступили на смену в четыре часа дня, мороз был страшный, люди разжигали костры, чтобы согреться. Мы работали на улице. Наш бригадир Надя, веселая и общительная девушка лет 28-ми, в этот вечер была в приподнятом настроении, в Новый год у нее должна была состояться свадьба. Она расставила нас, 11 человек, по местам, и как будто распорядилась нашей судьбой: Галю оставила внизу подавать изолировочный материал, меня отправила чуть выше - принимать его, остальные девушки устроились еще выше над моей головой на деревянных настилах около труб, которые они изолировали. Поднявшись по маршевым лестницам и расположившись на своем уровне, я первым делом приняла снизу монтажные пояса, но девчонки не захотели их надевать, и я оставила их около себя.

Когда время подходило к половине седьмого, вдруг сверху что-то посыпалось, какая-то сила свалила меня на пол, и я забилась в угол с одной мыслью: “Сейчас засыплет”.

Очнулась в темноте. Взглянула на верх - никого, вниз - там кто-то корчился. Превозмогая боль и головокружение, я спустилась на нижнюю площадку и нашла там Сашу (фамилию уже не помню), она была из другой бригады. Ее голова была разбита, одежда в крови, но она была жива и все время кричала: “Ой, дяденьки, больно!” Я положила ее голову себе на колени, попыталась успокоить. Тут появились какие-то мужчины, подняли нас и затащили внутрь искореженного каупера. Сашу сразу унесли, а я вспомнила про Галю и, отказавшись от помощи, пошла вниз, искать ее. А там - огромная пыльная гора кирпича и арматуры, уже кругом оцепленная милицией и дружинниками. Я попыталась прорваться сквозь цепь, крича со слезами, что у меня там подружка, но меня не пустили. Потом я потеряла сознание и очнулась только в медпункте. Правая рука не шевелилась, на нее наложили шину, и меня посадили в “скорую помощь”, в которой уже лежала женщина с раздавленной нижней частью тела.

Что это была за больница, где меня осмотрели и, не найдя перелома, отправили домой, я не знаю - город мне был еще незнаком. Выйдя оттуда, я побрела по улицам в поисках нашего общежития. Вскоре я вышла на площадь, здесь стояла украшенная елка, с горок каталась ребятня, вокруг гулял народ. Тут я обратила внимание, что на меня как-то странно смотрят. Только потом поняла, что была в грязной спецовке, сзади на брюках висел оторванный клок материи. В комнате общежития никого не было, все семь девочек, что со мной жили, остались там, на домне. Я рыдала в голос, из всей бригады живой я осталась одна.

Хоронили в три захода, по мере того, как откапывали людей. Меня на опознание не приглашали, щадили, только почти ежедневно ко мне приходили солидные мужчины и выспрашивали у меня все до мелочей. Говорят, бригадира Надю опознали лишь по золотым часикам, Галю нашли на седьмые сутки, ее родителям отправили телеграмму: “С вашей дочерью случилось несчастье. Выезжайте”. Мои родственники были в полном неведении, лишь сестра каким-то образом дозвонилась до общежития, но когда я сказала ей, что жива, она не поверила, мои слова пришлось подтверждать стоящим рядом. Сколько погибло людей, я не знаю до сих пор, тогда все случившееся было засекречено. Когда хоронили Галю, гробами был заставлен весь ТЮЗ. Хоронили всех в братской могиле на Редаковском кладбище. Родители Гали просили отдать тело единственной дочери, чтобы отвезти на родину. Не отдали. Галочке было всего 17 лет.

Саша после нескольких операций осталась жива. Она выступала как свидетель на судебном процессе в Кемерове. Нам довелось встретиться потом всего один раз, о ее дальнейшей судьбе я ничего не знаю.

После отпуска по болезни я снова вернулась на КМК, меня определили в обжимной цех, но страх не давал мне работать, гудящие трубы, производственный шум приводили меня в ужас. Через месяц пришлось уйти.

Дальнейшую свою жизнь Любовь Ефимовна связала с геологией. Она до сих пор трудится. День 17 декабря для нее навсегда останется скорбной датой - датой памяти.

«Кузнецкий рабочий»