В уголовную хронику может попасть каждый

В советское время выселяли за сотый километр. Сегодня за него, похоже, выселили всю страну. Мерцают огнями «запрещённые» залы игровых автоматов. На газетном лотке - попурри из глянцевых сплетен и криминальной хроники. В подъездах разбросаны шприцы. На клумбах бомжей, как голубей. А пропавших без вести - как в военное время.

Парк Сокольники. Час дня. Прогулка едва не стала последней, когда чьи-то руки сомкнулись на шее. Минуту назад по аллее шли люди, но сейчас - ни души. Мужчина тащит меня в лес. Я освобождаюсь от удушающей хватки, мы боремся. Повалив на землю, он бьёт меня ногами в грудь. Чудом мне удаётся вырваться.

Один из прохожих вызывает милицию. «Идите в отделение!» - после долгих гудков советует диспетчер.

«А сообщить постам на входах?»

Вешается трубка.

Отделение - на территории парка. За высоким забором - охранная будка, пара милицейских машин. Парень в штатском через прутья ограды объясняет, что отделение на стадии расформирования.

- А конная милиция? - вспоминаю я всадников в форме, от которых прячутся по кустам собачники.

- К нам не относится.

- Вызовете наряд?

Он удаляется. Вернувшись, пожимает плечами:

- Машин нет.

И отсылает в районное отделение.

- Ну, хоть охрану предупредите! Посты у метро, на железнодорожной станции...

Разводит руками.

В московских парках убийцы и насильники не редкость, несколько лет назад в Сокольниках, ради дешёвого мобильника, зверски зарезали 17-юю девушку. Но на лице милиционера написано «Отстань!» Двое ребят в форме, прогулочным шагом, всё же направились к месту происшествия.

- Никого, - возвращаются они, укоризненно улыбаясь.

А кого они рассчитывали там увидеть?! Душителя, пишущего чистосердечное признание?

Сокольническое отделение милиции за глухим забором. Автоматчики, собаки. Народ боится милиции, милиция - народа. Выходит опер, измождённый парень с синевой под глазами. У него очередь из обворованных, ограбленных, обведённых вокруг пальца. Предлагает прийти через пару часов.

- Вы не хотите пока наряд вызвать? Может, удастся задержать?

- У меня работы - во! - проводит ребром ладони по горлу.

В конце концов, у меня берут показания. Происшедшее классифицируют как грабёж. «Потому что унёс сумку». Объясняю, что меня едва не задушили, хотя сумку я отбросила в первое же мгновенье. Глас вопиющего в отделении! «А что же тогда покушение на убийство? Семь ножевых ран?» Пытаюсь быть ироничной. Но в ответ кивают! С точки зрения милиции, всё равно: будет ли преступление раскрыто или его не заметят. А чтобы не портить статистики, статус преступления изначально принижают.

- Что же вы одна в парке гуляете? - качает головой опер. - Вы оперативными сводками не располагаете, вот моя жена одна никуда не выходит!

- А почему не располагаю?

- Ну, доводить до населения влетит в копеечку!

- А рекламировать «Единую Россию»?

Смеётся. Хороший парень, понимающий. Поодиночке они вообще все славные, но вот Система...

Через несколько часов едем на место происшествия, ждём экспертов.

- Работы невпроворот, жена сутками не видит. А зарплата - 30000. За эти деньги я могу охранником или вышибалой.

- Значит, грядущих сокращений не боитесь?

- А куда сокращать, если и так не справляемся?

Раздаётся звонок: эксперты уже сделали снимки. «Где?!» - кричит опер. Оказалось, осмотрели первое попавшееся место. А какая разница? Возвращаемся в отделение. Мне показывают фотографии. Гастарбайтеры, женщины, бомжи... «Он славянин, хорошо одетый, холёный», - в который раз повторяю я. «У нас и такие есть». И мне показывают ещё сотню одноглазых, беззубых, с лицами, испещрёнными шрамами. И снова бумажная волокита: объяснения-пояснения.

На составление фоторобота отводится десяток минут, за компьютером - парнишка лет двадцати. Опытный физиогномист?

Выбираем глаза.

- Но здесь только женские.

- Всякие, - косится на часы. И продолжает показывать женские глаза.

Пытаюсь сосредоточиться:

- Не спешите, пожалуйста.

- Да-да, - щёлкает мышью парень - и опять мелькают носы и губы.

Фоторобот готов.

- Похож? - зевает он.

- Нет, не похож.

- Ну, хоть процентов на 70?

Понимаю, цифра нужна для отчёта. Ну, пусть на семьдесят, как оценить на сколько? В таких условиях и собственный портрет не составишь.

Прошу кое-что подправить.

- Уже сохранил! - кривит он губы, надеясь на мою компьютерную безграмотность. И фоторобот остаётся как есть. Зато бумаги заполняются со школярской скрупулёзностью.

- Вы хоть кого-нибудь поймали по такому фотороботу? - спрашиваю сопровождающего.

Он опускает глаза.

- У меня знакомый - одно лицо с душителем, только причёска другая. Привезти фото?

Отмахивается, как от чумы.

Едем в больницу засвидетельствовать побои. Осмотр врача - пара секунд. Не иначе, человек-рентген, глаз - шило! И опять бумаги, бумаги... Кажется, врача и милиционера можно поменять местами, какая разница, кому писать.

«В советские времена мы ночью в парке гуляли, - вздыхает медсестра. - А теперь и средь бела дня душат...»

Ничего, главное, чтобы не душили свободу!

Из окна доносится песня про Чикатило. На афише - фильм о серийном убийце. По телевизору - криминальные передачи. В газетах - интервью с маньяками, их генеалогия до четвёртого колена. Герои нашего времени! Сколько, вдохновившись их славой, взялись за нож?

День второй. Прихожу за справкой для восстановления паспорта. Дежурный не даёт:

- Была не моя смена, приходите через три дня.

- А это время, что - без документов?

«Уходи!» - читаю на раздражённом лице. А на стене под портретом премьера симпатическими чернилами: «Всегда говори "Нет!"» Отправляюсь по инстанциям, и, в конце концов, попадаю к следователю. «Что ни делается - к лучшему», - улыбается он. Чтобы вести расследование, меня обязаны были допросить ещё вчера!

И снова бумаги. Задуши меня, на гроб ушло бы меньше древесины!

Следователь приглашает коллег, хором убеждают, что избиение и попытка задушить - это грабёж. Железный аргумент: «Но ведь он унёс сумку!» Хорошо, что я её бросила. Иначе бы ему «шили» фривольную попытку знакомства. Хотя и тут все козыри были бы не у меня - это в Штатах, чуть что - сексуальное домогательство, а у нас - подумаешь, весёлые игрища на Ивана Купалу...

- Мы судим по результату.

А судить по результату милицию - схлопотать пятнадцать суток за «неуважение»!

Кто-то предлагает самой сходить в прокуратуру, требуя расследования.

- А что вы, собственно, хотите? - удивляется молодая следовательница.

- Чтобы этот человек никого не задушил.

Хихикает в кулак.

Милицейские сотрудники, как на подбор, молодые. От двадцати. Копеечная зарплата, рутинная работа, текучка кадров. «Здесь не задерживаются», - признаётся один. И с кого только пишутся герои ментовских саг? А в моём сериале продолжение следует: следствие замораживается - ждём указаний прокуратуры по какой статье его возбуждать.

А в двух шагах площадь трёх вокзалов, где можно купить наркотики, оружие и обкуренную малолетку. Здесь лица стражей порядка и его нарушителей едва ли отличаются. И у Преображенского рынка кипит «нелегальная» торговля: нищие старики приносят тряпьё и посуду. И раз в полчаса - «облава». Зачем нужна такая милиция? Гонять старух? «Доить» гастарбайтеров? Разгонять митинги? Неудивительно, что «ментов» боятся, как уголовников! Это раньше было: «Моя милиция меня бережёт!». Теперь: «Моя полиция меня стережёт!». И зачем это переименование? Чтобы привести в соответствие с «полицейским государством»? Эта организация - вещь в себе и существует сама для себя. Нет такой ситуации, при которой помогут полицейские милиционеры! Сегодня безопасно только на Рублёвке. Остальная Россия - это милиция, которая не охраняет, школы, в которых не учат, и больницы, в которых не лечат.

А в утешение - церковь.

В законе есть формулировка - умышленное бездействие. Не под неё ли подпадает наша власть? Но на власть уголовный кодекс не распространяется!

Может, поэтому у нас и популярна уголовная хроника, в которую может попасть каждый?