Песня о водке

Целью работы было изучение удельных весов растворов спирта в воде, в зависимости от концентрации и температуры. При этом сорокаградусная концентрация водки принята задолго до Менделеева: по легенде, ее еще в XIV–XV веках установили монахи Чудова монастыря.

Впрочем, в конце XIX века российский министр финансов граф Витте, собираясь ввести государственную монополию на крепкие напитки, привлек Менделеева к выработке водочного стандарта. Ученый подтвердил, что при крепости в 40º раствор занимает максимальный объем, хотя вкусовые качества лучше при 43–46º. Министр, как и следовало ожидать, избрал наиболее выгодный для казны вариант.

Не меньше сделал для русской водки знаменитый историк кулинарии Вильям Похлебкин. В 1977 году Польша заявила свои права на изобретение водки и эксклюзивное использование этого названия. Похлебкину удалось доказать, что в Польше водка появилась даже раньше, чем утверждалось в ее заявке, однако в России еще на сто лет раньше, чем в Польше. В итоге международный арбитраж отклонил польские претензии.

Известно, что перегонный куб изобрели еще в Древнем Египте, позже его устройство не раз описывали арабские алхимики, которые ввели сам термин «алкоголь». Похлебкин разбирает термин сикера, упоминаемый в славянском переводе Библии, и отмечает, что «в Палестине и у греков сикер, изготовляемый из плодов финиковой пальмы, был, по сути дела, финиковой водкой». В Европе винный спирт впервые упоминают провансальские алхимики около 1334 года. Они именуют его аквавитой, или живой водой. Уже в 1386 году генуэзское посольство, следовавшее из Крыма в Литву, привезло в Москву эту провансальскую аквавиту. С этим напитком ознакомили царский двор. Московиты не могли удержать его во рту и признали чрезмерно крепким, возможным для употребления лишь в качестве лекарства, и то в разбавленном виде. Тем не менее Похлебкин полагает, что перегонка русских медов в крепкие напитки, независимо от западной аквавиты, появилась благодаря навыкам, полученным при смолокурении. Это занятие зародилось в новгородских и смоленских землях около IX века. Западная аквавита, «вода жизни», дала название британскому виски и польской оковите. На Руси же живой водой всегда считали питьевую воду (причем исключительно проточную), а водка у нас до начала ХХ века носила иные названия, типа «зелено вино», «хлебное вино», «полугар» и пр.

Образ огненной воды был известен еще в Древнем Египте и Месопотамии, где встречались месторождения асфальта и нефти. Позже мифологизации огненной воды способствовали западные алхимики. Они ясно представляли свою aqua nostra как огонь, замечает Карл Юнг. «Но источник находится под землей, и, следовательно, путь ведет вниз: только внизу мы можем найти огненный источник жизни. Эти глубины составляют естественное прошлое человека, его причинную связь с миром инстинктов».

Гастон Башляр намечает различие между пуншем и жженкой немецких романтиков – и джином и виски англоязычных стран, которые потребляются в разбавленном и охлажденном виде. «Такие, на первый взгляд, близкие личности, как Гофман и Эдгар По, обнаруживают в конечном счете глубочайшее несходство… Их алкоголизм явно различного свойства. Гофмановский алкоголь пламенеет; он отмечен чисто качественным, чисто мужским знаком огня. Алкоголь Эдгара По топит, приносит забвение и смерть; он отмечен чисто количественным, женским знаком воды… Элемент, который поляризует воображение Эдгара По, – это вода или мертвая, не знающая цветения земля, но никак не огонь… Символика камина вырисовывается здесь как символика охладелого лона, куда убийцы заталкивают жертву, чтобы там ее замуровать. Действительно, Эдгар По – сын бродячих артистов – в детстве не знал домашнего очага… Лишь вода замыкала его горизонт, уходя в бесконечность, заполняя бездну его скорби». По нашему мнению, более существенная граница пролегает в другом месте. По одну сторону – искусственно поджигаемый пунш и охлажденное внакладку виски; по другую – русская водка, которую употребляют в натуральном виде, живьем. В этой связи было бы интересно исследовать образ горилки у Гоголя.

Образ живой воды был символически переосмыслен в русских сказках. Владимир Пропп пишет: «Живая и мертвая вода не противоположны друг другу. Они друг друга дополняют. «Спрыснул Ивана-царевича мертвою водою – его тело срослося, спрыснул живою водою – Иван-царевич встал»… Почему нельзя просто спрыснуть мертвеца живой водой?.. Мертвая вода его как бы добивает, превращает его в окончательного мертвеца … Только теперь он – настоящий умерший, а не существо, витающее между двумя мирами, могущее возвратиться вампиром. Только теперь, после окропления мертвой водой, эта живая вода будет действовать».

Это различие было известно и древним грекам. Боги-олимпийцы, как известно, питались амвросией и нектаром; исследователи прямо уподобляют амвросию живой воде, а нектар – мертвой. Правда, применительно к людям эти снадобья не оживляют мертвецов, а лишь делают их нетленными. Например, Титон, любовник богини Эос, получил от Зевса бессмертие, но Эос забыла выпросить для него вечную молодость, поэтому Титон живет вечно, но иссыхает до размеров кузнечика; питается он амвросией и хлебом, то есть и божеской, и человеческой пищей; нектар же ему, похоже, недоступен.

Полагают также, что живая и мертвая вода были метафорами жидкостей, которые замещали в теле покойника, высохшем в результате кремации, жизненные соки. Такими жидкостями обычно служили вино и масло – отсюда освященный елей в христианских обрядах. В Афинах существовал обряд, называемый Пифоигия («День открытия пифосов», больших глиняных сосудов, в которых бродило вино). Изображение V века до н. э. показывает, как в день Пифоигии, когда подземный мир стоял открытым для восхождения из него Диониса, окрыленные мертвые души слетаются к открытому пифосу.

Единственная форма возлияний усопшим, принятая сегодня в России, – стопка с водкою или церковным кагором, оставленная на могиле. Случается, водкой поливают и саму могилу, но этот ритуал не является общепринятым.

Усилимся представить себе эффект от опьянения водкой и пивом: эта феноменология поможет разъяснить действие мертвой и живой воды. От пива в больших количествах обычно несколько совеешь; водка, напротив, придает живость необыкновенную. Зато на другой день, с похмелья, уже пиво кажется животворною жидкостью, а водка таит в себе опасность гибельного запоя («пить мертвую»). Недаром новейшая пословица говорит: «Пиво без водки – деньги на ветер». Так и живую и мертвую воду можно было употреблять только вместе, но никак не по отдельности.

В следующей порции записок мы поговорим о воде сильной и слабой, святой и грешной, о смертельных водах Стикса и Леты и животворных водах Иордана и Ганга, о роли крепких напитков в жизни горняков и т. п. Все это также имеет непосредственное отношение к русской водке.

Экспресс-опрос. ВАШ ЛЮБИМЫЙ НАПИТОК?

Принято считать, что водка – это национальный напиток россиян. Без нее, дескать, и праздник не в праздник, да и будничные ситуации она способна скрасить. Так ли это? Расспрашиваем наших читателей.

Олег КУРЗАНЦЕВ, адвокат:

- На праздничном столе мой любимый напиток – шампанское брют. Водку в последнее время пью все реже. Так, иногда, в компании с друзьями… Утверждение, что «водка – любимый напиток россиян», я бы скорректировал: не любимый, а традиционный. Но в последнее время «хорошей водки ведь достать негде», как говаривал Бальзаминов.

Сергей ЛЕБЕДЕВ, сотрудник рекламной службы:

- Из напитков я предпочитаю мультифруктовый сок. Если же говорить об алкоголе – пью коньяк. Водка, по-моему, отнюдь не национальный напиток, а международный. Наш национальный напиток – самогон!

Ольга ЮШКОВА, директор и художественный руководитель губернаторского джаз-клуба «Геликон», г. Новокузнецк:

- Любимый напиток – кофе, натуральный кофе. На праздничном столе – шампанское. Водку, впрочем, я тоже люблю. То есть – могу выпить. В пределах разумного. Я ведь русский человек! А в морозы что может быть лучше на праздничном столе, чем стопочка водки?

Елена ИВАНЦОВА, хореограф:

- Я сейчас совсем не пью, даже в застольях: просто перестала получать от этого удовольствие. Но раньше если и выпивала что-то в компаниях, то исключительно водку. Это, по-моему, вообще не русский, а «национальный сибирский» напиток. У нас в Сибири это не роскошь, а средство выживания. И средство передвижения, кстати, тоже! Помню, на гастролях по отдаленным ДК у нас бывали случаи, когда водка (причем не принятая внутрь, а для растирания) спасала здоровье. Если не сказать – жизнь…

Наталья БЛЕДНОВА, заместитель начальника управления культуры, спорта и молодежной политики администрации г. Кемерово:

- Я люблю кофе. На праздничном столе – красное вино. А водка (если в меру) – хороший напиток, экологически чистый. Но ведь наша беда – в количестве употребления…

Иван ФИЛИЧЕВ, художник:

- Любимый напиток? Водка, конечно! Я же русский человек. Ее совершенно справедливо считают нашим вкладом в мировую цивилизацию. Если где доводилось бывать, замечал: иначе чем «русская водка» ее не называют. Наш бренд.