От «справедливости обогащения» – к «справедливости развития»

Вряд ли в истории можно найти людей, которые публично и открыто выступили бы против справедливости. И можно констатировать, что справедливости в смысле справедливого устройства общества никто до сих пор так и не достиг, иначе об этом требовании не говорили бы сегодня. Просто представления о справедливости, о справедливом устройстве всегда и у всех значимых социальных групп были различными.

И дело даже не только в том, что представления о справедливости у одних групп населения часто расходились с представлениями о справедливости у их социальных контрагентов – то есть тех, кто видел препятствие в установлении того, что считали справедливым они сами, как раз в первых. Строго говоря, ни рабовладелец, ни феодал, ни капиталист никогда не считали несправедливыми те отношения, которые обеспечивали их доминирующее положение в обществе. Они считали справедливым, чтобы раб хорошо работал за выдаваемую ему похлебку, крестьянин исправно платил оборок, рабочий не бастовал.

И сегодня, наверное, ни Горбачев, ни Чубайс, ни Гайдар (будь он жив) не скажут, что их катастрофические эксперименты над страной были несправедливы. Первый заявит, что истинная справедливость в том и крылась, чтобы разрушить существовавший в СССР социально-политический строй. Второй – что приватизация в конечном счете была воплощением справедливости, потому что передавала собственность из рук «неэффективного собственника» в руки «эффективного». Третий – что несправедливы были как раз государственные цены, потому что лишали отдельного производителя права установить на свой продукт ту цену, которую он считал бы справедливой.

Точно так же и Адольф Гитлер был бы глубоко не согласен с утверждением о несправедливости своих действий. Он бы, напротив, утверждал, что несправедливость в том и заключалась, что «высшая раса» была недооценена человечеством, а сама справедливость как раз в том, чтобы уничтожить или поставить ей на службу «низшие расы»...

Но, как было сказано, дело даже и не в этом. Хотя разные представления о справедливости, рожденные разницей интересов, и порождают все социальные конфликты, войны и революции.

Здесь можно было бы ограничиться тем, что сказать, что раз представления о справедливости у имущего меньшинства и неимущего большинства разнятся, то с точки зрения демократии за основу должны приниматься интересы последних, а потому справедливо будет так или иначе подчинить стремление к справедливости имущих стремлению к справедливости неимущих. Дело, однако, и в том, что у самих неимущих представления о справедливости, как правило, разнятся, причем не в мелочах, что не слишком значимо, а в концептуальном понимании.

Если принять за исходное, что раб считает несправедливым свое положение раба, то пути исправления такой несправедливости он будет видеть подчас в диаметрально противоположных вещах. Один раб будет стремиться к тому, чтобы перестать быть рабом и самому обзавестись рабами. Другой – в том, чтобы его лучше кормили и выдавали не пустую похлебку, а чтобы в ней каждый день было мясо. И желательно, чтобы раз в неделю его отпускали погулять. Третий увидит справедливость в том, чтобы убежать. Четвертый – в том, чтобы восстать, освободить максимальное количество рабов и вместе с ними вырваться за пределы рабовладельческого государства. Пятый же – в том, чтобы уничтожить власть рабовладельцев и само рабовладение.

Кстати, те, кто поддержит последнюю точку зрения, разойдутся в представлениях о том, чем заменить разрушенный строй, и все повторится на новом витке спирали. Часть потребует утвердить власть освободившихся и превратить в рабов бывших господ. Часть сочтет, что нужно установить законы, обязывающие господ сытно кормить рабов. Часть просто предложит освободить нынешних рабов. Часть выдвинет проект передачи рабам в надел части обрабатываемой ими земли с обязанностью оплачивать пользование ею. Наконец, часть будет отстаивать идею уничтожения рабства и всех форм эксплуатации в принципе. И все их требования будут обосновываться как раз их представлениями о справедливости, которое у всех окажется разным.

Поэтому если сегодня ставить вопрос о справедливости, то, при всей шаткости и неопределенности этого требования, приходится говорить как о том, что не только справедливо, но и исторически обоснованно на данном этапе развития истории, так и о том, какие критерии лежат в основе требования справедливости.

В сегодняшнем мире и сторонники рыночного фундаментализма, и сторонники государственного регулирования будут равно считать свои требования справедливыми. Одни – апеллируя к тому, что свободный рынок дает большую возможность успеха для более сильного и более талантливого. Другие, требующие социальной защиты, обратятся к тому, что свободный рынок порождает кризисы, конфликты и социальную дифференциацию.

На что первые возразят, что, с одной стороны, предлагаемые вторыми высокие налоги лишают экономически активную часть общества стимула к развитию экономики, а с другой, что высокие социальные пособия порождают социальный паразитизм и иждивенчество. Кроме того, организационное обеспечение механизма взимания высоких налогов и системы выдачи социальных пособий требует раздувания государственного аппарата, роста бюрократизации и ведет к диктату государства в различных сферах общественной жизни. В конечном же счете все эти меры в совокупности снижают темпы экономического роста, а следовательно, препятствуют увеличению количества благ, существующих в обществе, а потому в конечном счете они невыгодны как раз неимущим.

С тех пор, как после 1917 года социал-демократические и социалистические партии стали все чаще приходить к власти в капиталистических странах, при всех известных успехах, которых им удавалось добиваться, основными их проблемами становились именно раздувание государственного аппарата, бюрократизация и замедление темпов развития, что и стало основанием нарастающей критики их консерваторами и неоконсерваторами (у нас иногда почему-то называемых «неолибералами»).

Потом, уже в 90-е годы, в Европе вновь начался «левый марш», и социал-демократы вновь стали возвращаться к власти. Но оказалось, что они сталкиваются все с теми же проблемами и во многих случаях просто не имеют ни плана, ни проекта движения к тому новому обществу, которого смутно ждало общество.

И все яснее стало то, что было понятно части левого движения еще сто лет назад: проблемы установления справедливости не решаются исключительно через сферу распределения и перераспределения. Перераспределить можно только созданное богатство. А стало быть, основной вопрос справедливости не в том, как делить, а в том, как производить.

Какое положение вещей в конечном счете будет признано обществом более справедливым: устройство, при котором низка социальная дифференциация и децильный коэффициент составляет, скажем, одну четвертую (низшие 10% имеют доход в 100 долларов, а верхние – в 400), или устройство, при котором децильный коэффициент составляет одну двадцатую (низшие 10% имеют по 1000 долларов, а верхние 10% – по 20 000)?

Относительное равенство доходов (не говоря об их уравнивании) не решает вопроса справедливости. Даже повышение доходов само по себе ее не решает, потому что повышение потребления – это лишь повышение животных функций организма. Это отлично было показано в свое время Стругацкими в «Понедельнике...» на примере кадавра, «гения потребления», создаваемого в лаборатории Выбегалло.

Верно, конечно, что, не повышая благосостояния человека, невозможно обеспечить развитие общества. Но это благосостояние по-настоящему значимо не тогда, когда ведет к сытому довольству, а тогда, когда становится освобождением человека от того, чтобы посвящать всю свою жизнь заботе о добывании пропитания, и становится основой как его творческой производственной деятельности, так и его личностного развития.

Тупик социал-демократии был как раз в том, что ее требования в основном сводились именно к требованиям перераспределения и гарантий для социально незащищенных и не вели к ускорению развития. Ни производства, ни личности. Они всегда хотели предложить голодному «рыбу», даже если ее приходилось отбирать у богатого. И, освобождая человека от голода, они одновременно освобождали его от ответственности и от стремления к деятельности. В этом как раз коммунисты превосходили их тем, что делали ставку на развитие производства, на то, чтобы человек, включаясь в это производство, получал возможность для собственной реализации, то есть предлагали (до известного момента) не «рыбу», а «удочку». Но после того, как они сами перестали это делать, общество вступило в пору застоя и накопления противоречий, что завершилось «величайшей геополитической катастрофой».

Сейчас приходится выбираться из этой катастрофы. И полноценно это нельзя сделать, ни поддавшись искушению «рыночного фундаментализма» (тем более что в данных конкретных условиях он не способен обеспечить стимулирование производственного развития), ни пойдя на построение ограниченной социал-демократии Европы, двигаясь по пути исключительно совершенствования распределения. Распределению подлежит лишь то, что создано. Ограничиться «справедливостью распределения» сегодня в России означает застыть в сладком проедании остатков «советского наследства».

Новый этап развития – как исторического, так и производственного – заключается сегодня в отказе от постоянно воспроизводимого выбора между «обществом обогащения» и «обществом потребления» и в сознательном создании «общества познания», «общества развития».

Если человеку предлагается большая зарплата без повышения товарной массы, то есть без развития производства, это не обеспечивает в конечном счете ни повышение уровня жизни, ни утверждение справедливости. Повышенная зарплата станет лишь стимулом повышения цен.

Реальное утверждение справедливости – это повышение возможности для человека включиться в производство собственных благ. Но и в этом виде, если ограничиться лишь последним, это приведет лишь к повышению роли человека в обеспечении собственного потребления. Потребление будет повышаться, увеличиваться – но не возвышаться, человек будет превращаться во все более интенсивно работающий инструмент обеспечения собственного потребления, которое останется на прежнем приоритетном месте.

Но, в конечном счете, справедливость не в том, чтобы человек потреблял все больше и больше, а в том, чтобы человек был освобожден от подчинения себя собственному текущему потреблению, в том, чтобы человеку (и каждому человеку, и человеческому обществу в целом) была обеспечена возможность все большего свободного развития его личности, все более полной реализации всех заложенных в нем способностей и потенциалов. Говоря словами Маркса: «Каждый человек, способный стать Рафаэлем, должен иметь реальную возможность им стать».

«Новая справедливость» подразумевает преодоление как «справедливости обогащения», так и «справедливости потребления», и достижение «справедливости развития». И это – принципиально иной уровень справедливости.